Сэмюэль Дилэни - Вавилон - 17 [Вавилон - 17. Нова. Падение башен]
— Я стою рядом с ней, дубина! Вы пошлете нас в центр Беллатрикса! Или вы ищете подходящую Новую?!
— Но вы же сами…
Под ними послышался гул. Внезапный рывок.
Из громкоговорителя голос Альберта Вер Дорко произнес:
— Капитан Вонг!
Ридра вновь закричала:
— Идиот, выключите стасис-ген…
Но свист генератора уже перешел в рев.
Новый рывок. Она из последних сил держалась руками за стол. Краем глаза увидела: Брасс рассекает воздух когтями. Потом…
Часть третья
«Джебел Тарик»
Отвлеченные мысли в голубой комнате: номинатив, генетив, элятив, аккузатив первый, аккузатив второй, аблятив, партитив, иллатив, инструктив, абессив, адессив, инессив, эссив, аллатив, транслатив, сомилатив. Шестнадцать падежей финского существительного. Странно, некоторые языки обходятся только единственным и множественным числом. Языки американских индейцев даже не различают число. За исключением языка сиу, в котором есть множественное число, но только для одушевленных существительных. Голубая комната была круглой, теплой и ровной. По-французски нельзя сказать «теплый». Есть только «горячий» и «тепловатый». Если для этого нет слова, как же они думают об этом? А если у вас нет соответствующей формы, вы не сможете сказать, даже имея соответствующее слово. Только представить себе — испанцы обозначают пол любого предмета: собаки, стола, дерева. Представьте: в венгерском вообще нет обозначения пола — он, она и оно обозначаются одним и тем же словом. Ты мой друг, но вы мой король — таково различие в английском елизаветинском. Но в некоторых восточных языках множество разных местоимений: ты мой друг, ты мой отец, ты мой жрец, ты мой король, ты мой слуга, которого я сожгу завтра утром, если ты не уследишь, а ты мой король, с политикой которого я совершенно не согласен, ты мой друг, но я разобью тебе голову, если ты скажешь это еще раз… и все это разные «ты».
«Как меня зовут?» — думала она в круглой теплой голубой комнате.
Мысли без мыслей об имени в голубой комнате: Урсула, Присцилла, Барбара, Мэри Мона, Натика, соответственно, Медведь, Старуха, Болтун, Горчица, Обезьяна и Ягодица. Имя. Имена? Что такое имя?.. Какое имя у меня? В земле отцов моих вначале шло имя отца: Вонг Ридра. В земле Молли я бы носила имя не отца, а имя матери. Слова — это названия вещей. Во времена Платона вещи были наименованием идей: как лучше описать платоновские идеи? Но действительно ли слова — наименование вещей, или это семантическое недоразумение? Слово — это символ целой категории предметов, а имя — это символ единичного объекта. Имя — это ее дыхание, ее внешность, ее одежда, брошенная на ночной столик. «Эй, женщина, иди сюда!», а она шептала, держась руками за медный поручень: «Мое имя Ридра!» Индивидуальность, нечто, отличающее вещи от окружения и от всех других вещей в этом окружении, нужно было отличить вещь от ей подобной — так были изобретены имена. «Я изобретена. Я не круглая теплая голубая комната. Я нечто в этой комнате, я…»
Веки ее были полуприкрыты. Она открыла их и увидела поддерживающую паутину-сетку. Откинувшись на спину, она осматривала комнату.
Нет. Она не «осматривала комнату».
Она нечто в чем-то. Вначале единственное слово, которое вмещало в себя немедленное, пассивное восприятие, которое может быть слуховым, обонятельным, так же как и зрительным. Потом три фонемы, которые смешивались музыкально на разных нотах: одна фонема — указатель величины комнаты, вторая — обозначение цвета и вероятного материала стены, какой-то голубой металл, а третья — вместилище аффиксов, обозначающих функцию комнаты, какой-то грамматический принцип, благодаря которому она обозначала весь жизненный опыт одним-единственным символом.
Все это, прозвучав в ее мозгу, заняло времени много меньше, чем произнесенное слово «комната»… Вавилон-17 — она чувствовала эти свойства и в других языках, но здесь — раскрытие, расширение, внезапный рост.
Она снова села.
Функция?
Для чего используется эта комната? Она медленно поднялась, паутина поддерживала ее, охватывая грудь. Что-то вроде госпиталя. Она посмотрела на… на «паутину», а скорее — нечто, определяемое тройным гласным звуком. Каждая часть из трех имела свое особое значение и свои связи, так что общее значение получалось, когда все три звука достигали самого низкого тона. Приведя всю триаду звуков к этой точке, она поняла, что сможет распутать «паутину». Если бы она не назвала ее на этом новом языке, паутина продолжала бы крепко удерживать ее. Переход от «воспоминаний» к «знанию» произошел, когда она была…
Где она была? Отвращение, возбуждение, страх! Она мысленно перешла на английский. Думать на Вавилоне-17 было — как внезапно увидеть воду на дне колодца там, где минуту назад вы видели ровное место. Она почувствовала головокружение, ее тошнило.
Все же она отметила присутствие других: Брасс висел в большом гамаке у дальней стены, она видела его когти над краем гамака. В двух меньших гамаках, должно быть, находились парни из взвода. Над краем одного из них она увидела блестящие черные волосы, когда голова повернулась во сне: Карлос. Третьего она не видела.
Она старалась сориентироваться, если не во времени и пространстве, то хотя бы в своих возможностях. Но когда стена начала исчезать, перестала и просто ждала.
Это произошло вверху, слева от нее: стена сверкнула, становясь прозрачнее, в воздухе сформировалась полоса металла и медленно скользнула к ней вниз.
На пандусе стояли три человека.
Лицо ближнего было как бы грубо высечено из скалы. Он был в устаревшем скафандре, который автоматически принимал форму тела, но был сделан из пористой пластмассы и выглядел, как доспехи. Плащ из черного ворсистого материала скрывал одно плечо и руку. Полосы меха под ремнями предупреждали потертости. Единственным свидетельством косметохирургии были ложные серебряные волосы и зачесанные металлические брови. С мочки одного уха свисало толстое серебряное кольцо. Переводя взгляд с гамака на гамак, он держал руку на кобуре вибропистолета.
Второй — это было фантастическое месиво косметохирургии: немного от грифона, немного от обезьяны, что-то от морского конька, чешуя, перья, когти и клюв были прикреплены к телу, которое, похоже, принадлежало кошке. Он скорчился сбоку от первого человека, опустившись на хирургически укороченные бедра, упираясь костяшками пальцев в металлический пол. Когда первый поднял руку, чтобы почесать голову, второй посмотрел вверх.
Ридра ждала, когда они заговорят. Речь уничтожила бы неопределенность: Союз или Захват. Ее мозг был готов ухватить любой язык, на котором бы они ни заговорили, определить их мыслительные способности, тенденции их логики, понять, в чем она может добиться преимущества…
